Милицейский произвол, о котором много пишут и говорят сегодня, особенно процветает в российских регионах. Например, следователи МВД Башкортостана продержали в камере свою жертву без санкции и ордера целых восемь месяцев. Так стряпалось ставшее знаменитым на всю страну "дело голубых". Прошло уже несколько лет, пишет газета "Трибуна", а дело по обвинению бывшего директора колхозного рынка башкирской столицы Тагира Мухамедьянова и безработного Альфира Валишина в двойном убийстве до сих пор не дает покоя адвокатам, знакомым, родственникам осужденных. И не только им: многочисленные свидетели, которым в целях собственной безопасности пришлось заверять свои показания у нотариуса, по-прежнему готовы под присягой рассказать то, что им известно. Их показания полностью опровергали версию следствия и обвинения. Однако судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда Республики Башкортостан не приняла во внимание эти неудобные свидетельские показания. В этом деле много страшных загадок. Например, почему никто из должностных лиц башкирской правоохранительной системы не понес наказание за то, что одного из подозреваемых в течение восьми месяцев без всякой санкции под чужой фамилией держали в камере изолятора? И почему остановили возбужденное прокуратурой уголовное дело по факту нанесения тяжких телесных повреждений другому подозреваемому? Хотя было точно установлено, какие именно следователи и оперативники применяли пытки на стадии предварительного следствия, выколачивая признания у Мухамедьянова и Валишина.
Чтобы было понятно, о чем идет речь, совершим небольшой исторический экскурс. Вечером 9 мая 1997 года сотрудники Башкирского МВД и прокуратуры обнаружили в доме № 40 по улице Лотовой в Уфе трупы двух жителей республиканской столицы - Сайфутдинова и Даутова. Судмедэксперт Лаптев сделал заключение о том, что смерть потерпевших наступила за 18-20 часов до наружного исследования трупов на месте происшествия. Если учесть, что Лаптев работал в доме № 40 по улице Лотовой с 17 до 19 часов в День Победы, выходило, что убийство было совершено поздним вечером 8 мая.
Схожий вывод содержится и в заключении Центра судебно-медицинской экспертизы Минздрава РФ. В документе № 680/01-02 от 30.06.99, подписанном заместителем директора Центра Гедыгушевым, указывается, что смерть Сайфутдинова и Даутова наступила в ночь с 8 на 9 мая в период с 23 вечера до 3 ночи. Позже, когда у следствия не будут сходиться концы с концами, эксперт Лаптев неожиданно напишет новое заключение о том, что Сайфутдинов и Даутов могли быть убиты и пораньше – например, в ночь с 7 на 8 мая или даже 7 мая. Следствию было важно "растянуть" этот срок именно до 7-го, поскольку обвинительное заключение строилось на том, что убийство произошло вечером этого дня.
Эту явную экспертную подтасовку потом "не заметят" ни в башкирском суде, ни в Верховном суде России. В приговоре, по которому позже были осуждены на длительные сроки Тагир Мухамедьянов и Альфир Валишин, сказано, что преступление ими было совершено именно 7 мая. Эту дату назвали в своих показаниях и основные свидетели по уголовному делу – Клементьев и Николаев. Собственно говоря, на их показаниях и был построен весь карточный домик этого дела. Первоначально Клементьев и Николаев, которые попали в поле зрения следователей,полностью отрицали даже саму возможность своего присутствия в доме № 40 в день убийства.
То, что эти двое не могли быть очевидцами преступления, подтверждалось и показаниями нескольких свидетелей.Например, допрошенные Халилов и Морато, а затем Плотникова, Агаева и Безрукова полностью подтвердили алиби Клементьева, указав, что в предполагаемое время совершения убийства он находился в другом месте. Но башкирских следователей это ничуть не смутило.
Стоило следователям изменить процессуальный статус Клементьева с Николаевым,превратив их в подозреваемых в убийстве и заключив под стражу, как первоначальные показания "отказников" сразу же изменились. Клементьев с Николаевым в один голос стали утверждать, что 7 мая были в доме № 40 и видели, как двойное убийство кухонным ножом совершили директор колхозного рынка Тагир Мухамедьянов и безработный Альфир Валишин.
В технических процедурах предварительного следствия по этому уголовному делу также много странностей. Например, при осмотре места происшествия установили, что убийству предшествовала потасовка. Любому криминалисту известно, что если сравнить экспертный анализ срезов ногтевых пластинок трупов с результатами анализа подозреваемых, то можно получить ответ на вопрос об их причастности к убийству. Однако такая экспертиза при расследовании убийства Сайфутдинова и Даутова не была проведена. Оказалось, что материалы для последующего анализа были изъяты неким оперуполномоченным Кировского РОВД Уфы Каримовым, который даже не входил в состав оперативно-следственной группы. Как удалось постороннему во время работы криминалистов проникнуть в дом № 40 и умыкнуть улики, так и осталось загадкой.
Кроме того, экспертиза установила, что обнаруженные на месте преступления следыне могли быть оставлены обувью ни Мухамедьянова, ни Валишина. Такой же результат дали и исследования обнаруженных в доме окурков. Выходило, что в доме наследил кто-то другой. Но от этой версии с удивительной поспешностью отказались. Тем более что следствию в конце концов удалось заполучить от Мухамедьянова и Валишина явки с повинной.
А признание выбивали мучительно долго. В начале августа 1997 года директор колхозного рынка Уфы Тагир Мухамедьянов обратился с жалобой на действия сотрудников городской милиции к президенту Башкортостана Муртазе Рахимову. В этом документе, который имеется в материалах дела, говорится о том, что 28 июля сотрудники милиции насильственно вывезли Мухамедьянова из палаты № 802 горбольницы № 6, где тот находился на излечении по поводу ишемической болезни сердца. Мухамедьянову не предъявили ни ордера на арест, ни постановления о приводе. Следующие одиннадцать часов обернулись для Мухамедьянова кошмаром. Его беспрерывно избивали, сменяя друг друга, восемь дюжих милиционеров. Ему надевали на голову полиэтиленовый мешок, связывали ноги ремнями, сковывали руки наручниками. При этом мучители требовали сознаться в убийстве.
"Около восьми вечера пришел следователь прокуратуры Галиев. Следователь допросил меня в качестве свидетеля. Я подписал все, чтобы сохранить себе жизнь", - говорится в заявлении. Мухамедьянова отпустили только после того, как он дал расписку о том, что претензий к сотрудникам милиции не имеет. Позже врачи обнаружили у Мухамедьянова сотрясение мозга, переломы рук, многочисленные ушибы и ссадины. По материалам проверки заявления потерпевшего республиканская прокуратура возбудила уголовное дело № 7830030, которое взял под личный контроль сам президент Рахимов. 7 августа следователь по особо важным делам Башкирской прокуратуры Чертин со ссылкой на республиканский закон "О защите потерпевших" направил начальнику РУБОП полковнику Салимову поручение об обеспечении мер безопасности в отношении Мухамедьянова. Главе республиканского управления по борьбе с оргпреступностью предписывалось обеспечить потерпевшему необходимые меры безопасности.
Искалеченного в милицейских застенках Мухамедьянова лечили в Уфимском НИИ медицины труда и экологии человека. По распоряжению полковника Салимова у больничной палаты выставили круглосуточную охрану. Меры были не лишние: вскоре после кровавого допроса в УВД к Мухамедьянову наведался неизвестный с требованием отказаться от должности директора рынка, пообещав, что второго предупреждения не будет. После выписки из больницы Мухамедьянов решил продолжить поправку здоровья на Средиземноморском побережье в Турции. Поскольку в то время он еще не числился ни обвиняемым, ни подозреваемым, и в отношении него не избиралась мера пресечения, потерпевший беспрепятственно вылетел в дальнее зарубежье из уфимского аэропорта. Как и предписывалось поручениями прокуратуры и республиканского МВД, в порт Мухамедьянова сопровождали сотрудники 6-го отдела УОП.
- С этого началась позорная история преследований полковника Салимова, - рассказал "Трибуне" адвокат осужденного по уголовному делу № 7830030, бывший начальник управления Генпрокуратуры РФ, отставной генерал юстиции Виктор Стрельников. - Начальника башкирского РУБОП попытались обвинить чуть ли не в укрывательстве преступника. Якобы выставленная по его приказу охрана препятствовала действиям следствия. Хотя Салимов всего лишь аккуратно выполнял предписание республиканской прокуратуры и письменные распоряжения президента Рахимова и министра Диваева. Несмотря на это, руководство МВД Башкортостана в течение четырех лет пыталось возбудить в отношении Салимова уголовное дело. Трижды республиканская прокуратура в возбуждении дела отказывала. Генеральная прокуратура России также вынесла заключение о том, что в его действиях не было состава преступления...
По словам адвоката Стрельникова, опала полковника Дамира Салимова была связана с отказом теперь уже бывшего начальника РУБОП принять участие в преступном спектакле, который разыгрывался под режиссурой главы республиканского МВД Диваева. Главный башкирский милиционер к тому времени торжественно дал президенту Рахимову "честное генеральское слово", что убийцей Сайфутдинова и Даутова является директор рынка Мухамедьянов. Но полковник Салимов, выяснив основные эпизоды громкого убийства, отказался от предложения министра Диваева поддержать правоохранительную вакханалию. После этого он стал опасен для башкирских оборотней в генеральских погонах. Травля полковника Салимова продолжается с 1997 года по сегодняшний день...
Складывается впечатление, пишет "Трибуна", что чем больше неувязок накапливалось у башкирских следователей в деле по обвинению Мухамедьянова и Валишина, тем больше свирепели республиканские правоохранители, любым путем пытаясь добыть нужные доказательства.
Взять эпопею ныне осужденного Альфира Валишина. Этот человек восемь месяцев (с августа 1997 года по 30 марта 1998 года) просидел в камере уфимского ИВС без всякой санкции и даже под чужой фамилией. Случай в отечественной следственной практике, может, и не единственный, но примечательный. Хотя бы тем, что те должностные лица, которые столь цинично презрели закон, не понесли за это вообще никакой ответственности. Как будто бы в этом вовсе нет ничего предосудительного: надеть на человека наручники, тайно от прокуроров и адвокатов бросить на много месяцев в душную камеру и при этом через ежедневные пытки добиваться признательных показаний.Неудивительно, что ни одна проверка изолятора, в котором томился Валишин, не обнаружила никаких нарушений: пытавшиеся скрыть беззаконие следователи записали этого узника на чужую фамилию.
Этот факт вскрылся на первом же заседании башкирского суда. Однако служители Фемиды будто оглохли, сделав вид, что не расслышали сенсационного заявления подсудимого. Между тем заместитель начальника следственного комитета УВД Уфы в ответ на запрос суда подтвердил, что Валишин действительно содержался под стражей без санкции под фамилией Исхаков. Но якобы Валишин сам попросил об этом следователей. Башкирские милиционеры даже предъявили суду заявления узника, который никак не желал покидать камеру ИВС. Можно только представить, до какого состояния надо довести человека, чтобы принудить его такое написать!
Башкирский суд никак не отреагировал на преступление следователей, фотоснимки Валишина и Мухамедьянова, попавшие по недосмотру их мучителей в материалы уголовного дела, вызвали в Генеральной прокуратуре и в Верховном суде настоящий шок. На фотографиях было хорошо видно, что на теле того и другого буквально не оставалось живого места.
Во время процесса в башкирском суде оба обвиняемых отказались от своих признаний, заявив, что оговорили себя под пытками. Однако судебно-правовая машина Башкирии уже вовсю работала на выполнение "честного генеральского" слова министра Диваева. Уголовное дело в отношении уфимских милиционеров, искалечивших Мухамедьянова, было тихо прекращено... за отсутствием состава преступления. И впрямь, какое же это преступление - применить к пациенту кардиологического отделения клиники с больным сердцем "оперативно-профилактические меры"? В застенках папаши Мюллера эти меры назывались "третьей степенью устрашения".
В приговоре башкирского суда говорится, что мотивом убийства Сайфутдинова и Даутова стала ревность их партнеров по нетрадиционным сексуальным отношениям. В материалах дела также нашлось место для свидетельских показаний о том, что из квартиры убитого Сайфутдинова исчез видеомагнитофон и три кожаные куртки. Но следователи и судьи отчего-то не задались вопросом: зачем директору рынка, человеку далеко не бедному, воровать бытовую технику и одежду? К слову сказать, обвинение в краже ни Мухамедьянову, ни Валишину не предъявлялось. Но тогда остается открытым вопрос - кто же своровал вещи на месте убийства и почему это совсем не озаботило ни следствие, ни суд? Ведь по всей логике, следователи должны были в первую очередь установить похитителей магнитофона и курток. Но вместо этого оперативники взяли и подбросили боевые патроны подозреваемому Мухамедьянову при повторном обыске в его доме. В процессе судебного разбирательства эта милицейская провокация стала столь очевидной, что обвинение в хранении патронов с Мухамедьянова сняли.
Не в этих ли деталях - ключ к разгадке сокрытых глубокой тайной обстоятельств громкого убийства? Ведь не случайно же следствие, направляемое "честным генеральским словом" главы Башкирского МВД Диваева, упорно "не замечало" показаний свидетелей о том, что незадолго до убийства неизвестные требовали от Сайфутдинова добровольно выдать им некую видеокассету с компроматом. В Башкирии вполголоса поговаривают, будто на этой кассете были записаны нетрадиционные утехи неких высокопоставленных чиновников. Конечно, это лишь предположение. Но уж больно все сходится в рамках этой версии - и "честное генеральское" министра Диваева, и упорство, с которым чинились явные следственные беззакония, и более чем спорное решение суда...
Между тем за пределами судебно-следственных интересов остались многочисленные показания невыгодных для обвинительной версии свидетелей, а также отказ башкирских правоохранителей выполнить распоряжение Генпрокуратуры РФ об объединении в одно производство двух уголовных дел - по обвинению Мухамедьянова и по обвинению пытавших его милиционеров.
Хроника этого судебно-правового беззакония завершилась солнечным мартовским днем 2000 года, когда президиум Верховного суда РФ отклонил протест заместителя председателя Верховного суда Российской Федерации Рината Смакова на приговор башкирской Фемиды, лишив осужденных Мухамедьянова и Валишина последней надежды на справедливость. Мухамедьянову Тагиру Саитовичу, 1957 года рождения, осужденному Верховным судом Республики Башкортостан 29 декабря 1998 года по ст. 105 ч. 2 п. п. "б", "ж", "н" УК РФ на 14 лет лишения свободы в исправительной колонии строгого режима, сидеть осталось девять лет. Валишину Альфиру Адыгамовичу, 1979 года рождения, осужденному Верховным судом Республики Башкортостан 29 декабря 1998 года по ст. 105 ч. 2 п. "ж" УК РФ на 8 лет лишения свободы в исправительной колонии общего режима, Фемидой отмерено чуть меньше.
- У членов президиума Верховного суда России не нашлось аргументов на доводы, которые содержались в протесте заместителя председателя ВС РФ Рината Смакова, - сказал адвокат Стрельников. - Из этого протеста следовало, что ни Мухамедьянов, ни Валишин не совершали тех преступлений, за которые их осудили.
И все-таки большинство президиума проголосовало за то, чтобы приговор башкирского суда устоял. Члены президиума скорее всего все прекрасно понимали. Было видно, как они стыдливо отводили глаза. Что стояло за столь вопиющим коллегиальным принятием умышленно неправосудного решения, остается только догадываться.
На недавнем Всероссийском совещании судей председатель Верховного суда РФ Вячеслав Лебедев поставил задачу вернуть отечественной Фемиде доверие россиян. Проблема и впрямь стоит так остро и так давно, что ею обеспокоился президент В.В. Путин, который в прошлом году произнес свои знаменитые слова: "Суд в России не стал ни скорым, ни правым, ни справедливым". За этими словами - искалеченные судьбы безвинных жертв следственного и судейского произвола, которые томятся в лагерях и тюрьмах. А их мучители и приговорщики тем временем по-прежнему занимают высокие должности, ездят на машинах с мигалками и с умным видом рассуждают о начавшейся судебно-правовой реформе. Есть ли в конце концов кому в России поставить заслон торжеству оборотней? Хотя бы в одной отдельно взятой республике? Хотя бы в одном отдельно взятом ведомстве? - такие горькие вопросы задают журналисты "Трибуны".